Оглавление.

Начало главы здесь

Это был один из самых сложных годов моей жизни, потому что все свалилось на меня в один момент. Я не мог видеть свою дочь так часто, как я хотел. Энни вернулась в Сакраменто, а я колесил во стране с баскетбольной командой, что само по себе не подразумевает семейной жизни.

Испытания, сквозь который прошли я и Энни, являются типичными для людей, которые разводятся. Она делала вещи, которыми я считал сумасшедшими: она запретила мне видеться с Алексис и сказала, что переезжает в Европу и никогда не позволит мне увидеть мою дочь. Даже те моменты, когда мне удавалось видеть Алексис, были очень сложными.

Отношения между мной и Энни были настолько странными, что даже на благо мы не могли их изменить. В этот год, впервые в моей жизни я не смог дистанцировать свои проблемы от баскетбола.

Многие люди, которые видели меня в тот момент, хотели сказать, что я разрушаю себя этими отношениями с Энни, но это было не так. Все мои проблемы, связанные с Энни, нисколько не касались Алексис. Я не мог позволить женщине разрушить мою жизнь или отвлечь меня от того, что я делаю. Энни может бросить меня и выйти замуж за другого человека, на что мне будет плевать до тех пор, пока я смогу видеть свою дочь.

Все, что произошло в мой последний год карьеры в "Детройте", - депрессия и следующее за ней саморазрушение - связано с баскетболом.

Я бунтовал против политики, проводимой руководством клуба, связанной с разрушением нашей чемпионской команды. Я не мог повернуться спиной к людям, которые помогли мне, но именно это мне пришлось сделать с теми, кто разрушил тот чемпионский franchise, таким как Билли МакКинни, который стал генеральным менеджером после ухода Джека МакКлосски.

МакКинни должен был остановить уходящего Чака Дейли. Когда Дейли ушел, мне показалось, что он взял с собой частицу меня. Я не мог смириться с тем, что они его уволили. Я уважал Чака Дейли больше, чем кого-либо в Лиге, и меня убивало то, что мне пришлось бы играть без него. Политика, которую он проводил последние три года, была не совсем верна. Он подписывал однолетние контракты каждый год, даже когда мы выигрывали чемпионаты. Его контракты не были гарантированы. Я видел, как он работает и как они с ним обращаются.

МакКинни и другие ребята из "Детройта" сделали Дейли много ужасных вещей, о которых никто никогда не узнает. Я знаю, потому что я был там семь лет, но не думаю, что я должен об этом говорить.

Мы всегда разговаривали с Дейли, когда он был нашим тренером, но я не обронил практически ни слова с Роном Ротштейном, который сменил Дейли. Это был абсолютно бестолковый год, а сезон стал хуже некуда.

Великая команда была уничтожена. Рик Махорн ушел после сезона 1988-89 г. Джеймс Эдвардс и Винни Джонсон ушли после сезона 90-91. Джон Салли был обменен после сезона 91-92. Ламбир все еще оставался, но играл не так много времени. Из старой гвардии оставались Айзейя Томас, Джо Думарс и я. Я понимал, что я следующий.

МакКлосски, человек который обменял меня, ушел. Даже помощники ушли. Ситуация была такова, что клуб не смог заменить тех, кто ушел.

У меня также были проблемы с контрактом. Я подписал 6-летний контракт на 10 млн долларов до сезона 90-91, но с того времени я стал All-star и лучшим рибаундером Лиги. А зарплаты молодых игроков подскочили до небес. Руководство говорило, что они понимают ситуацию и позаботятся обо мне.

В тот момент я решил, что это хладнокровный бизнес. Несмотря на все другие проблемы, я хотел, чтобы кто-то гарантировал зарплату за мою игру. Я понимал, что не может быть никакой преданности, никаких обязательств, ничего. Я бы остался в Детройте на всю жизнь, если бы остались другие. Так как такого не произошло, я ушел. Я понял, что покидаю это укромное местечко.

Впервые в жизни я почувствовал себя больше товаром, чем человеком. Чак Дейли никогда бы так не поступил, но новые люди не знали, как вести себя со мной. Моя жизнь стала зависеть от решений менеджеров. Или я должен был делать то,ч то они говорят, или я должен был уйти.

Я принял решение: я сказал, что природа бизнеса сама по себе дерьмова, и попросил обмена. Моя плата за это заключалась в путешествии в Сан-Антонио и очередные два года лжи.

Итак, в конце своего последнего сезона в Детройте я оказался в своем автомобиле на парковке нашей арены, держа в руках ружье и слушая Pearl Jam.

Мой брак изначально был фатальной ошибкой, не потому что Энни была преступницей, а потому что все шло неправильно с самого начала. Позже все зло вышло наружу, и стало еще хуже. Ребенок должен был бы являться самым главным, но так получилось, что деньги взяли верх и стали самым важным.

Я не стану отрицать, что брак изменил меня. Я изменил свое отношение к людям и я решил перестать доверять им. Я изменил свои взгляды на женщин и отношения с ними. Брак заложил фундамент всей моей будущей жизни и сделал меня недоверчивым ко всему, что сопутствует баскетболу и жизни.

Мне кажется, что меня использовали в браке. Мне кажется, что меня развели в браке. Мне кажется, что я попал в западню с самого начала. Я был использован даже системой. Есть женщина, которая предположительно любила тебя, а затем она все переворачивает вверх дном и старается забрать все твои деньги. Почему? Потому что это принадлежит ей спустя 82 дня брака? Нет, конечно же.

Видит Бог, что каждый мужчина, который не беспокоится о своем ребенке, козел. Я отдавал ей 10 тысяч долларов в месяц. Все ли уходило моему ребенку? Нет. Это все шло женщине, которая обустраивала свою жизнь в короткий период времени, в то время как ей следовало принять на себя ответственность. Ей следовало иметь мужчину, который смог бы заботиться и о ней, и о ребенке. Но этот мужчина был без нее.

Я получил свое вознаграждение от общения с Энни, это была моя маленькая девочка. Я не вижу ее так часто, как мне хотелось бы, и эти обстоятельства не зависят от меня. У меня есть ребенок, и иногда мне кажется, что я плачу за это ренту.

Одна из моих любимых песен Pearl Jam называется "Дочка", и одна из строчек гласит: "Не зови меня дочкой".

Эта песня сразила меня, потому что я сам мог написать песню про себя и своего отца, в которой есть строка "Не зови меня сыном". Когда я слышу эту песню, я постоянно думаю об Алексис.

Мне кажется, что это замкнутый круг, и я боюсь, что однажды Алексис скажет это мне.